Глава III

ВНУТРЕННЕЕ
САМОУНИЧИЖЕНИЕ

Чувство смирения находится в сердце человека, но рождается оно от смиренномудрого состояния ума. Если мы желаем стать смиренными христианами, нам, наряду с осознанием своей немощи, необходимо приобрести правильный взгляд на людей и на наше отношение к ним. Смиренномудрие перед ближними в области мысли постепенно приведет нас к смирению перед ними на практике. Для того, чтобы узнать, каким путем приобретается смирение перед людьми, лучше всего обратиться к опыту святых.

Так, преподобному Григорию Синаиту, происходившему из богатого и знатного семейства, в монастыре назначили послушание на кухне. Более трех лет он трудился на благо братии и все это время думал, что служит не людям, а ангелам. Кухню же святой считал Божиим святилищем и алтарем.

Смирение преподобного Григория перед людьми основывалось на его любви к ним. Человек, исполненный любовью, искренно считает себя хуже всех людей. Имея такое мнение о себе, смиренномудрый христианин всегда готов оказать услуги своим ближним, даже если эти услуги относятся к малоценной, обслуживающей сфере деятельности.

Любовь к людям, проникнутая смиренномудрием, простирается на всех людей без различия их убеждений, национальности, образа жизни и положения в обществе. Смиренный христианин любит даже явных грешников, полагая, что причина их беззаконий коренится не в них самих, а в демонах, которые обольстили слабые души.

Старец Моисей, оставив уединение в Рославльских лесах, поселился в Оптиной пустыни, где вскоре стал настоятелем. Много лет спустя в откровенной беседе его спросили, как он себя чувствовал, оказавшись вместо лесной тишины в гуще хозяйственных забот и среди людей разного звания. Улыбаясь, старец ответил, что больше всего тогда старался на всех смотреть благим и чистым оком, а к светским особам, посещавшим его, относился как к святым, праведным и преподобным, мысленно уничижая себя перед ними.

Подражая преподобному Моисею, и мы должны смотреть на каждого человека как на прекрасное творение Божие, украшенное Его образом и предназначенное к богоуподоблению. Нам необходимо, по примеру преподобного Моисея, считать всех людей любимыми детьми Божиими и при общении с ними внутренне уничижать самих себя, вспоминая собственные грехи, слабости и страсти. При этом надо стараться признавать каждого человека выше себя и по талантам, и по добродетелям. Если мы будем так поступать со всем усердием, то не заметим у наших ближних никаких недостатков, которые иногда и на самом деле помрачают в них образ Божий.

Страдая тяжелой болезнью, незадолго до смерти схиархимандрит Моисей в беседе с одним из духовных друзей сказал:

— Другие может быть только думают, что они хуже всех, а я за пятьдесят семь лет монашества опытом и на самом деле познал, что я хуже всех.

Подобного мнения о себе были все святые. Так, иеросхимонах Нектарий, последний соборно избранный оптинский старец, будучи духоносным наставником многочисленной паствы, всегда со смирением говорил о себе:

— Я в новоначалии, я учусь, я утратил всякий смысл... Я наистарейший в обители летами, больше пятидесяти лет прожил здесь, а наименьший по добродетели. Я — муравей, ползаю по земле и вижу все выбоины и ямы, а братия очень высоко, до облаков подымается.

Праведники не занимались исследованием, достоин ли тот или иной человек уважения. Они не обращали внимания на множество его очевидных недостатков. Их мысль была прикована только к тому, чтобы по какой-либо причине не забыть о том, что любой человек есть образ Божий и что все наши дела по отношению к ближнему Христос воспринимает так, как если бы они были совершены относительно Его Самого19.

Нам надо помнить, что наше желание не замечать чужих грехов и слабостей является только благим намерением, но оно еще далеко от подлинного смирения. Когда христианин достигнет совершенства в этой добродетели, он вообще не может видеть недостатков в других людях, так как перед его взором постоянно стоят лишь собственные грехи. Именно такого человека, исполненного истинного смиренномудрия, довелось на своем жизненном пути встретить преподобному Антонию Великому.

Однажды он, молясь в своей келлии, услышал глас свыше:

— Антоний! Ты еще не пришел в меру кожевника, живущего в Александрии.

Желая увидеть человека, достигшего духовного совершенства, преподобный встал рано утром, взял посох и поспешил в Александрию. Когда он нашел в многолюдном городе указанного ему кожевника, тот крайне удивился, увидев у себя в гостях знаменитого подвижника. Еще более ремесленник изумился словам великого старца, который попросил его рассказать о духовных подвигах. Кожевник сказал:

— Не знаю за собой, чтоб я сделал когда-либо и что-либо доброе. По этой причине, вставая рано с постели, прежде чем выйду на работу, говорю сам себе: "Все жители этого города, от большого до малого, войдут в Царство Божие за свои добродетели, а я один пойду в вечную муку за мои грехи". Эти же слова повторяю в своем сердце, прежде чем лягу спать.

Услышав признание кожевника, преподобный Антоний промолвил:

— Поистине, сын мой, ты как искусный ювелир, сидя спокойно в своем доме, стяжал Царство Божие. Я хотя всю жизнь и провожу в пустыне, но не стяжал духовного разума, не достиг меры сознания, которое ты выражаешь своими словами.

Человек, чуждый христианского смирения, может подумать, что постоянное самоуничижение приводит душу в уныние или даже в отчаяние, но это, конечно, не так. Господь дает Своим рабам вкушать плоды их духовных трудов уже в земной жизни.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) вспоминал, что в молодости, будучи послушником, однажды разносил пищу в монастырской трапезной, и, поставив блюдо на стол, за которым сидели другие послушники, мысленно сказал: "Примите от меня, рабы Божии, это убогое служение". Внезапно его сердце наполнила такая радость, что он даже пошатнулся. Благодатное состояние души молодой подвижник ощущал затем около месяца. В другой раз будущий епископ зашел в просфорню и с внутренним самоуничижением очень низко поклонился трудившимся братиям. Неожиданно благодать с такой силой осенила его душу, что он телесно изнемог и ему пришлось немедленно уйти в келлию и лечь на постель.

Христианин, стремящийся достичь совершенства в смиренномудрии, должен смотреть на всех людей как на праведников, а себя считать недостойным носить даже наименование человека. Когда преподобный Арсений Великий, оставив высокое положение при императорском дворе, прибыл в египетский Скит и объявил пресвитерам о своем намерении принять монашество, его привели к преподобному Иоанну Колову. Старец, исполненный Духа Святого, решил подвергнуть Арсения испытанию. Когда монахи сели за трапезу, он не пригласил его к столу, но оставил стоять. Арсений, устремив взор в землю, стоял и думал, что стоит в присутствии Бога перед Его ангелами. Когда начали есть, преподобный Иоанн взял сухарь и кинул его бывшему императорскому сановнику. Арсений, увидев перед собой сухарь, подумал: "Старец, подобный ангелу Божию, познал, что я подобен псу, даже хуже пса, и потому подал мне хлеб так, как подают псу. Съем же и я хлеб так, как едят его псы". После этого размышления Арсений встал на четвереньки, подполз к сухарю, взял его зубами, отнес в угол и там съел. Преподобный Иоанн, наблюдая за поведением Арсения, сказал пресвитерам:

— Из него получится искусный инок!

По прошествии непродолжительного времени преподобный Иоанн Колов дал Арсению келлию близ своего жилища и начал делиться с ним своим богатейшим духовным опытом.

Глубина смиренномудрия открывается тому христианину, который считает себя ниже не только всех людей, но хуже бессловесных животных и даже демонов.

Иеросхимонах Сергий, автор замечательной книги "Письма Святогорца", однажды беседовал о смирении с афонским затворником отцом Тимофеем.

— Чтобы достичь совершенства и всей высоты евангельского смирения, — сказал затворник, — человек должен приучить себя думать и верить, что он хуже не только скота, но и демона.

— Помилуй, это уж слишком, — возразил иеросхимонах Сергий, — это даже несовместимо с понятием о высоком достоинстве нашей души. Что я хуже скота, это очень естественно, но хуже демона?! Сказать так о человеке, искупленном кровью Богочеловека, не только нехорошо, но даже грешно.

— По вашей ученой гордости, может быть и так, — с улыбкой промолвил отец Тимофей, — но со стороны нашего иноческого невежества это — непререкаемая истина, подтверждаемая Евангелием. Всякий, делающий грех, есть раб греха20 и вместе с тем и диавола, который называется начальником зла. А кто из нас чужд греха, кто не раб беззаконий? А раб может ли быть выше своего владыки? Мы хуже демона и потому, что за него не пролита бесценная кровь Богочеловека и не принесена за него жертва искупления. А мы искуплены кровью Владыки, и с Его стороны употреблены все средства для нашего спасения. Так лучше ли мы демона, если всем этим пренебрегаем? Разумеется, гораздо хуже его.

Самоукорение при искушениях

Преподобный Амвросий Оптинский рассказывал, что как-то раз император Николай I приехал в острог и стал расспрашивать арестантов, кто из них за какие преступления осужден. Все заключенные старались убедить государя в своей невиновности и говорили о несправедливом заключении в тюрьму. Но вот император подошел еще к одному из них и спросил:

— А ты за что тут?

— За великие грехи мои! Для меня и острога мало, — ответил с сердечным сокрушением арестант.

Император Николай I удивился словам узника и, повернувшись к чиновникам, приказал:

— Отпустите его сей же час на волю.

Наше смиренномудрое отношение к людям начинает подвергаться испытаниям, когда мы терпим от них скорби и искушения. Можно уверенно считать себя хуже всех в спокойном состоянии духа, но при скорбях это удается намного труднее. Здесь подает голос самооправдание, и мы бросаемся искать виновных в наших злоключениях. Для того, чтобы смиренномудрие не покидало нас в искушениях, необходимо постоянно заниматься самоукорением.

Что такое самоукорение? Самоукорение — это внутреннее обвинение самого себя в греховности и негодности. Занимаясь самоукорением, мы должны видеть причины своих грехопадений, искушений и бед в себе самих, а не в других людях или внешних обстоятельствах. Самоукорение является насилием над нашим испорченным естеством, так как нам, находящимся на земле в падшем состоянии, свойственно считать себя во всем правыми и доказывать свою правоту при помощи всяческих ухищрений. В то же время самоукорение служит средством для исправления нашей падшей природы. Как научиться правильно себя укорять? Давайте обратимся к опыту известных подвижников благочестия.

Иеросхимонах Антоний, насельник Киево-Печерской Лавры, в молодости был послушником в Оптинском скиту и духовным сыном старца Льва. Сохранились его воспоминания о том, как преподобный Лев учил его самоукорению и борьбе с самооправданием.

Поссорится бывало молодой послушник с кем-нибудь и убедит сам себя в своей полной правоте. Однако совесть грызет его, и он идет к старцу рассказать о случившемся. Батюшка внимательно слушает, даже иногда поддакивает. Послушник смелеет и уже без всякого стеснения начинает свободно себя оправдывать. Тогда старец прерывает его и говорит:

— Ну, хорошо, значит, ты прав, а тот виноват. Значит мы с тобой квиты: ты теперь праведный, и тебе теперь до меня нет никакого дела. Иди-ка с Богом — ты теперь спасен. А меня оставь, ибо мое дело употреблять труд и время для грешников. Иди-ка, иди со своей праведностью, а нам, грешным, не мешай.

Чтобы поправить дело и возвратить к себе благоволение старца, молодой человек начинает еще больше оправдывать себя и доказывать, что батюшка его не так понял. Но в ответ слышит слова старца:

— Значит ты еще правее. Иди-ка, иди — ведь за дверью грешники ждут, а ты им мешаешь.

Послушник выходит от преподобного, чувствуя себя как бы связанным по рукам и ногам. Идет в свою келлию, чтобы успокоиться, но там, наоборот, скорбь поражает его сердце с еще большей силой. Он возвращается к старцу и старается объяснить ему незаслуженность своих нравственных страданий. Отец Лев соглашается с тем, что он страдает невинно, и опять выпроваживает его вон из келлии. Посещения с подобным результатом продолжаются до тех пор, пока послушник не осознает свою вину и не начнет укорять самого себя. Тогда и старец Лев превращается из непреклонного судьи в самую нежную, чадолюбивую мать.

Настоятель Оптиной пустыни архимандрит Моисей, в отличие от своего сподвижника старца Льва, имел иной характер и действовал другими методами. Цель же у старца Моисея была та же, что и у преподобного Льва: непременно научить каждого монаха самоукорению. Как-то раз, обходя монастырь, он подошел к братиям, которые мыли огурцы, собранные для засолки. Обращаясь к старшему из них, отец Моисей сказал:

— Огурцы-то, кажется, мелкие?

— Нет, батюшка, огурцы отличные, в самую пору сняты, — ответил монах.

Через некоторое время, при свидании с ним, архимандрит опять повторил, что огурцы были, кажется, мелкие. Огородник вновь стал оправдываться и доказывать, что огурцы очень хороши. В течение двух недель архимандрит несколько раз кротко сообщал монаху свое мнение об огурцах, так что тот стал об этом горевать и, наконец, решил объясниться со старцем. Пришел к нему и сказал:

— Батюшка, вы насчет огурцов несколько раз мне говорили, что они мелкие, а я вам противоречил, простите Бога ради.

— Только того я, брат, и ожидал, — сказал архимандрит Моисей монаху, который, наконец, укорил самого себя. После этого старец, не вспоминая об огурцах, успокоил огородника и отпустил его с миром.

Родион Никитич Пономарев, в монашестве иеросхимонах Иларион, поступил в число послушников Оптиной пустыни в годы настоятельства архимандрита Моисея. Он на практике усвоил уроки духовной жизни великих оптинских старцев и впоследствии сам стал начальником скита и духовником монастыря.

Преподобный старец Иларион учил младших оказывать старшим почтение, избегать прекословия и ни с кем не быть дерзким. Он советовал не противоречить старшим даже тогда, когда они, как кажется, делают несправедливое замечание. В этом случае вместо объяснений полезней лишь сказать: "Простите Бога ради". От такого поведения мы ничего не потеряем во мнении других, а, напротив, выиграем. Для спасения души полезнее сознавать себя во всем виноватым и последним из всех, чем прибегать к самооправданию, которое происходит от гордости. Гордым Бог противится, смиренным же дает благодать21. Надо понять, что, если мы и правы или не так виноваты, как думает начальник, то все же пред Богом, подобно всем людям, виноваты во многих грехах. Господь же оправдывает только тех, которые в сердце своем сознают себя великими грешниками.

В Борисоглебском монастыре, находившемся поблизости от Ростова, подвизался преподобный Иринарх. Некоторые нерадивые монахи, обличаемые подвижнической жизнью святого, оклеветали старца перед настоятелем игуменом Гермогеном и добились его удаления из монастыря.

Преподобный Иринарх направился в Ростов и поселился там в монастыре святого Лазаря, где продолжил свои подвижнические труды. Между тем игумен Гермоген и братия, осознав свой несправедливый поступок, решили просить старца Иринарха вернуться назад в Борисоглебский монастырь. Посланный ими инок передал их просьбу преподобному, и тот возвратился на прежнее место жительства. Возложив на себя всю вину за изгнание из монастыря, преподобный Иринарх смиренно говорил:

— Господи, братия — праведны, и они праведные труды Тебе приносят, я же, смрадный, лишен добродетели.

Иеросхимонах Иосиф Оптинский был для своих современников живым примером самоукорения. Один из его учеников, долгое время наблюдавший за старцем, писал: "Несправедливость, напраслина раздражает обыкновенного человека, но когда он, чрез внимание к своей совести, научится находить вину в себе, тогда он прежде всего судит и осуждает сам себя и потому суд ближнего принимает, как заслуженное им от Бога за грехи наказание и не только не раздражается, но еще и благодарит ближнего. При строгом внимании к своей совести и при помощи просвещающей благодати у человека на месте самомнения мало-помалу образуется самоукорение и верный на себя взгляд, или самопознание, и тогда все прежние грубые преткновения тяготят его душу, а последующие замечаются до самых мельчайших тонкостей и тревожат чуткую совесть, и вот в результате получается уже постоянное, искреннее укорение себя за все случающееся с ним, противное закону Божию"22.

Нам необходимо укорять себя во всех обстоятельствах жизни: во время покоя и в пору испытаний, при заслуженных наказаниях и в период безвинных страданий. Тяжело, конечно, заниматься самоукорением, претерпевая какую-нибудь несправедливость, но не менее трудно укорять себя, когда хвалят наши мнимые или подлинные добродетели. Однако, победив гордость, можно с легкостью укорять себя даже тогда, когда нас возносят до небес.

Как-то раз один иеромонах посетил схимонаха Паисия, подвизавшегося на одной из горных вершин Афона, и в беседе с ним между прочим сказал:

— Старче, в миру у вас большая слава, и люди имеют о вас доброе мнение.

Старец покачал головой и спросил иеромонаха:

— Сейчас, когда ты спускался вниз, ты проходил в Карее мимо мусорных баков?

— Проходил, старче.

— Ну вот, там валяются консервные банки из-под кальмаров, и когда на них светит солнце, они здорово блестят, так что я вижу их даже отсюда. Нечто подобное происходит и с теми людьми, которые говорят обо мне. Они видят блики солнца на консервных банках — а я как раз такая банка — и полагают, что это — золото. А подойдут ближе и увидят, что это — старые консервные банки.

Самоукорение приводит нас к смиренномудрию и вселяет в наши души мир при всех жизненных неурядицах. Духовная польза от самоукорения очевидна. Для приобретения этой добродетели мы должны постоянно вслух или мысленно, в зависимости от обстоятельств, осуждать себя при всех удобных для этого случаях. Вначале такое духовное делание часто совершается почти механически, без соответствующего сердечного расположения. Однако со временем, если мы с усердием продолжим упражняться в осуждении самих себя, сердце соединится с умом и родит подлинное самоукорение, которое станет неотъемлемым качеством нашего характера.

Трудясь над приобретением самоукорения, мы должны стремиться к идеалу этой добродетели. В чем он состоит? По словам преподобного Петра Дамаскина, "истинно смиренномудрый никогда не перестает укорять самого себя, хотя бы и весь мир на него нападал и его бесчестил"23. Смиренный христианин любит, когда его уничижают люди, потому что это гармонично дополняет его внутренний подвиг самоукорения.

Глава IV

СМИРЕНИЕ
И ПОВЕДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Душа и тело человека взаимно влияют друг на друга. Смиренномудрое состояние духа проявляется во внешнем поведении, а смиренные поступки и манера держаться благоприятно воздействуют на душу. Поэтому для нас полезно изучать образ жизни праведников, достигших совершенства в смирении, и заимствовать у них внешние правила поведения, которые помогут нам смирить свою душу.

Простота и смирение московского протоиерея Алексия Мечева поражали знавших его людей. Во всем он был скромен, непритязателен и старался избежать даже малейшего внимания к своей личности. В то время, как тысячи людей жили под его духовным водительством и относились к нему с безграничной любовью и уважением, отец Алексий стремился пребывать в тени и уклонялся от всех знаков почтения и поклонения.

Интересны воспоминания диакона Филофея из Пароса о смиренном образе жизни святителя Нектария Эгинского. "В августе 1910 года, — писал отец диакон, — я приплыл на остров Эгину, чтобы получить благословение святителя Нектария. К полудню я добрался до монастыря. Солнце нещадно палило. За пределами монастырской стены я увидел белобородого старика, голова которого была покрыта соломенной шляпой, а полы рясы подобраны и заткнуты за пояс. Он грузил лопатой землю и камни в тачку и отвозил ее метров за шестьдесят. Не узнав в нем владыку Нектария и приняв его не то за рабочего, надевшего подрясник, чтобы не запылить свои одежды, не то за послушника, я подошел к нему, поздоровался и спросил:

— Здесь ли владыка Нектарий?

— Да, — был ответ, — он здесь. Что вы от него хотите?

— Пойди скажи ему, что его хочет видеть диакон.

— Сию секунду. Да будет это угодно Богу, — сказал он.

Бросив свои рабочие инструменты, он показал мне гостиницу — маленькую, недавно построенную комнатку, расположенную вне монастыря и предназначенную для приезжих.

— Пойди в ту комнату, — сказал он мне, — и жди. Я схожу за ним.

Через несколько минут он вернулся в клобуке и в рясе с широкими рукавами. Тогда я понял, что человек, принятый мною за рабочего, был святитель. Мне никогда бы не пришло в голову, что митрополит мог выполнять такую работу в час, когда все предавались дневному сну. Достоинство, с которым он носил свои святительские одежды, несомненно, велико, но чувства его при этом были смиренны"24.

Преподобный Исаак Сирин так описывает образ жизни смиренного человека: "Смиренномудрый никогда не останавливается посмотреть на собрания, народное стечение, волнение, шум, разгул, хлопоты и наслаждение, следствием которого бывает невоздержность; не вовлекается в речи, беседы, клики и рассеяние чувств, но всему предпочитает разобщаться со всеми в безмолвии, уединившись и отлучившись от всей твари, заботясь о себе самом в стране безмолвной. Во всем умаление, нестяжательность, нужда, нищета — для него вожделенны... В смиренномудром никогда не бывает суетливости, торопливости, смущения, горячих и легких мыслей, но во всякое время пребывает он в покое. Если бы небо прильнуло к земле, смиренномудрый не ужаснется"25.

Ряса, которая мешала смирению

Однажды игумения Евгения, основательница Борисо-Глебского Аносина монастыря, вернулась от московского митрополита Филарета в большом смущении. Отвечая на расспросы ближних, она рассказала, что на приеме у святителя встретилась с настоятельницей одного из московских монастырей. Владыка, окинув взором щегольскую рясу московской игумении и грубое одеяние Аносинской настоятельницы, приказал игумении Евгении сесть возле себя на диван, а другой сказал: "А ты постой, пожалуй, ещё изомнешь свою рясу".

Зная о том, что одежда оказывает смиряющее действие на душу человека, начальство многих монастырей новоначальных послушников и монахов одевает очень скромно. Так, известный греческий духовный писатель архимандрит Херувим вспоминал, что, став послушником в одном из афонских скитов, однажды утром застал скитского иеромонаха Иоакима за странным занятием. "Вижу я, — писал архимандрит Херувим, — отца Иоакима, как он переделывает какой-то мешок. Смотрит на него с одной стороны, смотрит с другой. Затем берет ножницы и срезает у него два угла внизу. Затем складывает его вдвое по длине и срезает угол у изгиба. После этого зовет меня и говорит:

— Иди сюда и ты, чтобы пройти по пути, по которому прошли все мы. Этот "костюмчик" носили все братья нашей каливы26 первые шесть месяцев, как пришли. Только в церковь набрасывали сверху рясу.

Я на секунду растерялся. Всего ожидал, но такого "одеяния" — никогда! Однако слово отца Иоакима было для нас законом. Сказано — сделано. Я сразу же надел мешок, говоря: "Благословите"27.

Одежда, являясь элементом повседневной жизни, имеет свойство влиять на нашу душу. "В одеянии своем люби бедные одежды, чтобы уничижить рождающееся в тебе высокоумие сердца, — пишет преподобный Исаак Сирин. — Кто любит блеск, тот не может приобрести смиренных мыслей, потому что сердце внутренне опечатлевается по подобию внешних образов"28. Праведники не носили изысканную и дорогую одежду, за исключением той, которая полагалась им по их сану. Они предпочитали иметь самые простые и безыскусные вещи.

Кланяешься человеку — воздаешь
честь Богу

Смиренный христианин на своем внешнем облике несет печать духовной радости, мира и внутренней гармонии. Он прост и приветлив в обращении с людьми, которым всегда готов оказать знаки внимания и уважения.

Такой внешний вид и поведение были у иеромонаха Пимена, сорок девять лет подвизавшегося в Оптиной пустыне. Он пользовался особой любовью великого старца Макария, который за кротость и смирение называл его ангелом во плоти. Кто бы ни сделал иеромонаху Пимену замечание, он никогда не оправдывался, а, сложив руки крестообразно на груди, у всех просил прощение. Уже будучи в священническом сане, он при встрече со своим духовным отцом, который был намного младше его, всегда кланялся ему в ноги и принимал от него благословение, как от архиерея. Отец Пимен по отзывам современников был строгим подвижником и постником. Спал он сидя на стуле, не ложась на постель.

В древности у монахов египетской пустыни был обычай при встрече с ближними кланяться им до земли. В каждом человеке они видели образ и подобие Самого Бога, поэтому, выказывая уважение ближнему, при этом воздавали почтение его Создателю.

Преподобный Серафим Саровский в общении с людьми, как отмечали его современники, всегда проявлял любовь и смиренномудрие. Кем бы ни был приходивший к нему человек — бедняк ли в рубище или богач в роскошной одежде, грешник или праведник, — он всех с любовью лобызал, всем кланялся до земли и, благословляя, сам целовал руки даже у непосвященных людей.

"Когда встретишься с ближним своим, — советовал преподобный Исаак Сирин, — принуждай себя оказывать ему честь выше меры его. Лобызай руки и ноги его, обнимай их часто с великой честью и хвали его даже за то, чего не имеет. А когда разлучишься с ним, говори о нем все хорошее и что-нибудь досточестное. Ибо этим привлечешь его к добру и заставишь его чувствовать стыд от такого приветствия. От такой, снисканной тобой, привычки отпечатлеется в тебе добрый образ, приобретешь в себе смирение многое и без труда преуспеешь в великом"29.

Преподобный Антоний Великий обладал смиренномудрым сердцем. Он говорил: "Будь во всем смирен: в осанке, в одежде, в походке, в постели, в келлии и во всех принадлежностях ее"30. При всем своем духовном совершенстве он всякому церковнослужителю готов был отдать перед собой предпочтение. Не имея священного сана, великий святой со смирением преклонял главу перед епископами и пресвитерами. Если к преподобному Антонию приходил за наставлением какой-либо диакон, он говорил ему слово назидания, но совершение молитв предоставлял гостю. Духоносный старец нередко и сам задавал вопросы своим посетителям и говорил, что получает большую пользу, когда слышит от них что-либо назидательное.

Праведники, имевшие священный сан и занимавшие видные церковные посты, тоже считали не лишним для себя соблюдать правила смиренного поведения.

Одна дама приехала в Оптину пустынь. Ее позвали к старцу Амвросию. Когда она вошла в его келлию, то увидела стоящего на коленях перед старцем монаха весьма представительного вида. Благословив приезжую и указав на монаха, преподобный Амвросий сказал:

— Рекомендую тебе, это — мой начальник.

Смиренным монахом оказался отец Анатолий, настоятель скита Оптиной пустыни.

Пример смиренного поведения показывали и выдающиеся первоиерархи. Так, римский святитель Григорий Великий имел обыкновение при встрече с епископами и пресвитерами, своими подчиненными, кланяться им в ноги. Поэтому они, чтобы не утруждать старца, избегали попадаться ему на глаза на улице. Другой святитель, патриарх Александрийский Иоанн Милостивый, однажды не счел для себя зазорным, испрашивая прощение перед служением Литургии, упасть в ноги гневавшемуся на него клирику.

Если мы в своей жизни будем обходиться с людьми так, как обращались с ними святые, то исполним правило, заповеданное апостолом Павлом всем христианам: "Ничего не делайте по любопрению или по тщеславию, но по смиренномудрию почитайте один другого высшим себя" (Флп. 2, 3).

"Не начинай говорить, пока тебя
не спросят"

Наше общение с людьми чаще всего осуществляется через беседы с ними. Однако надо отметить, что при этом могут возникнуть условия для зарождения в нас гордости. Если мы только учимся смирению, то наши беседы могут уничтожить все, что нами достигнуто в этой области. Многие святые начинали путь спасения именно со строгого контроля над своими разговорами.

Так, известный египетский подвижник авва Евпрепий в молодости пришел к одному старцу и спросил его:

— Авва! Дай наставление, как мне спастись.

— Если ты хочешь спастись, — ответил ему старец, — то когда придешь к кому, не начинай говорить, пока тебя не спросят.

Евпрепий, пораженный этими словами, поклонился старцу и сказал:

— Много читал я книг, но такого наставления я еще не знал.

Исполняя совет старца, авва Евпрепий получил большую пользу для своей души.

Простой, на первый взгляд, совет позволил молодому подвижнику в зародыше уничтожить в своем сердце семена тщеславия. Наше сознание находится в таком падшем состоянии, что при беседах с людьми нам неудержимо хочется говорить о своих талантах, добродетелях, заслугах и подвигах. Мы делаем это подчас подсознательно, почти полностью теряя над собой духовный контроль. Результаты таких монологов для души бывают печальны. Поэтому совет — не начинать говорить прежде, чем тебя спросят — очень мудр, ведь наши собеседники обычно желают говорить с нами об интересующих их вопросах и никогда не просят, чтобы мы похвалили сами себя.

Праведники, даже достигнув бесстрастия, не любили в беседах выказывать перед людьми свои знания и мудрость. Преподобный Пимен Великий считался среди подвижников египетской пустыни одним из самых опытных духовных наставников, но когда к нему приходили за советом, он посылал посетителей к своему старшему брату авве Анувию. Зная смирение брата, авва Анувий посылал гостей обратно к преподобному Пимену, который только после этого соглашался давать необходимые им советы. Если же авва Пимен где-нибудь находился вместе с аввой Анувием, то совсем не говорил в его присутствии.

Святые говорили мало и только любовь к людям вынуждала их произносить пространные речи. Когда же им приходилось для назидания ближних рассказывать о фактах из собственной жизни, они часто сообщали о них в прикровенной форме.

Так, скромность и смирение старца Иакова Эвбейского удивляли его духовных чад. Он очень часто с искренней верой говорил: "Я — земля и прах". Рассказывая же о чудесных событиях своей жизни, старец излагал их так, как будто они происходили не с ним лично, а с неким другим лицом.

Наши уста могут расстроить смиренное состояние души, но они же могут стать и стражами смирения. Все зависит от нас самих. Как написано в Священном Писании: "В устах глупого — бич гордости; уста же мудрых охраняют их" (Притч. 14, 3).

Глава V

ВНЕШНЕЕ УНИЧИЖЕНИЕ

После того, как мы приобретем смиренномудрый образ мыслей и научимся смиренному поведению, нам необходимо пройти через самый ответственный этап на пути стяжания добродетели смирения: через внешнее уничижение перед людьми. Именно на этом этапе испытывается и укрепляется наше смиренномудрие.

Известный богослов протоиерей Валентин Свенцицкий в беседе с Сергеем Фуделем как-то сказал:

— Вот мы учим о любви и смирении, а случись, что нам в автобусе наступят на ногу, и мы тотчас же этого человека ненавидим.

Можно постоянно думать о своей ничтожности перед Богом, иметь смиренный вид и уметь кротко беседовать с людьми, но при этом быть очень далеким от истинного смирения, которое куется только под молотом внешних искушений. Зная об этом, многие подвижники сами стремились к тому, чтобы закалить себя в горниле оскорблений, клеветы и притеснений. Так, московский митрополит Филипп, принадлежа к знатному роду бояр Колычевых, в тридцатилетнем возрасте оставил службу при царском дворе и тайно ушел в Соловецкий монастырь. Здесь будущий святитель, скрыв свое происхождение и звание, с усердием в простоте сердца исполнял все, что ему повелевали делать. Он рубил дрова, копал в огороде землю, перетаскивал камни и даже выносил помои. Много раз некоторые из монахов оскорбляли его и наносили ему побои, но инок Филипп никогда не гневался и с радостью переносил все притеснения. Когда игумен дал ему послушание на кухне, он смиренно работал на братию, разжигая огонь и рубя дрова.

"Кто истинно смиренномудр, — пишет преподобный Исаак Сирин, — тот, будучи обижен, не возмущается и не говорит ничего в свою защиту, но принимает клеветы, как истину, и не старается уверять людей, что он оклеветан, но просит прощения. Ты думаешь о себе, что есть в тебе смирение. Но другие сами себя обвиняли, а ты, и другими обвиняемый, не переносишь сего и считаешь себя смиренномудрым. Если хочешь узнать, смиренномудр ли ты, то испытай себя в сказанном: не приходишь ли в смятение, когда тебя обижают?"31

Некоторые праведники для постоянного совершенствования в добродетели смирения старались всегда иметь около себя человека, который подвергал бы их уничижению.

К старице Пелагее Ивановне, преемнице преподобного Серафима по духовному окормлению Дивеевских инокинь, была приставлена очень суровая послушница — Матрена. Пелагея Ивановна, взяв на себя подвиг юродства, первые годы своей жизни в Дивееве вела себя очень неспокойно: безумствовала, бегала по монастырю и бросала камни в окна. За все это Матрена била ее так сильно, что в конце концов сестры Дивеевского монастыря не вытерпели и упросили игумению отстранить Матрену от присмотра за блаженной. К Пелагее Ивановне приставили добрую и кроткую девушку Варвару. Однако такая перемена не понравилась блаженной: ведь ее лишили внешнего уничижения! Пелагея Ивановна стала всячески стараться избавиться от кроткой Варвары, и в конце концов ей это удалось.

Конечно, людям, с трудом выдерживающим мелкие обиды, почти невозможно понять, откуда черпали силы для своих подвигов праведники, подобные Пелагее Дивеевской. Завесу над этой тайной приоткрывает рассказ одного смиренного старца, который однажды был подвергнут наказанию и бесчестию. Во время перенесения позора "внезапно ощутил я, — вспоминал старец, — жар во всем теле моем и при нем какую-то необъяснимую словами мертвость, после чего вдруг запылало из сердца желание получить всенародное посрамление и заушение от палача на площади за грехи мои. При этом выступил румянец на лице; несказанная радость и сладость объяли всего; от них я пребывал в течение двух недель в восторге, как бы вне себя. Тогда я понял с ясностью и точностью, что святое смирение в мучениках, в соединении с Божественной любовью, не могло насытиться никакими казнями. Мученики принимали лютые казни, как дары, как прохладное питие, утолявшее возгоревшуюся в них жажду смирения. Смирение есть неизъяснимая благодать Божия, непостижимо постигаемая одним духовным ощущением души"32.

Жажда внешних поношений у праведников была так сильна, что они предпочитали их всем радостям и утехам мира.

Однажды епископ Переяславский Сильвестр рассказал князю Потемкину о высокодуховной жизни старца иеромонаха Клеопы. Светлейший князь, пожелав видеть его, тотчас послал за подвижником собственную карету. Спустя непродолжительное время между монахом и знаменитым вельможей состоялась беседа. Клеопа очень понравился Потемкину. Светлейший даже захотел представить его государыне императрице, но старец счел для себя за лучшее поскорее удалиться в свою Введенскую пустынь. По дороге на него напал солдат и жестоко избил. Офицер, знакомый Клеопе, увидел это и хотел наказать солдата, но старец упросил его:

— Не троньте солдата — Бог приказал! Клеопа, не тщеславься! Ездил в карете! Был во дворце!

Опытный наставник, старец Клеопа внимательно следил за духовным состоянием насельников своего монастыря и предпринимал все необходимые усилия для решения их внутренних проблем. Как-то раз один послушник объявил, что был удостоен чудесного видения. Отец Клеопа велел инокам поругать его. Послушник, не снеся поношения, смутился, пришел к старцу Клеопе и сказал:

— Я не могу жить: меня оскорбляют!

— Как же ты говоришь, что удостоился видения, а не можешь терпеть? — спросил старец. — Ты, брате, стало быть, в прелести. Под голову камень класть, поститься, на голой земле спать — это пустое. "Научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем"33, — сказал Господь, а чудеса и явления — это необязательно.

Подобным образом иеросхимонах Лев Оптинский вразумлял своих учеников, иногда впадавших в восторженную мечтательность.

Был в Оптиной один брат, который часто докучал отцу Льву просьбой дозволить ему носить вериги. Старец, который лично снял вериги с очень многих своих духовных чад, долгое время объяснял брату, что не в веригах спасение. Наконец, желая проучить его, отец Лев позвал монастырского кузнеца и сказал ему так: "Когда придет к тебе такой-то брат и будет просить тебя сделать ему вериги, дай ему хорошую пощечину".

Через недолгое время брат, в очередной раз приставая к отцу Льву, услышал от него:

— Ну, поди, поди к кузнецу, попроси его сделать тебе вериги.

Брат с радостью прибежал в кузницу и обратился к кузнецу:

— Батюшка благословил тебе сделать для меня вериги.

— Какие тебе вериги? — проговорил занятый работой кузнец и могучей рукой дал пощечину мечтателю. Не ожидая такого поворота дела, брат не стерпел обиды и в свою очередь ответил кузнецу тем же, после чего оба отправились на суд к старцу. Кузнец, конечно, был тотчас прощен. А брату, желавшему носить вериги, старец сказал:

— Куда же ты лезешь носить вериги, когда и одной пощечины не смог потерпеть!

Старцы, смиряя своих послушников внешним уничижением, стремились показать им всю испорченность падшей человеческой природы. Они на практике открывали их взору слабость воли, недальновидность разума и страстность сердца. Старцы ставили перед собой задачу убедить своих чад не браться прежде времени за духовные подвиги, превышающие их силы, но тщательно выполнять простые евангельские заповеди. Они знали, что мнимые успехи в высоких духовных деланиях могут ввергнуть неокрепшие души учеников в гордость, тогда как шествие путем Христовых заповедей обязательно приведет их к смирению. Блаженны те, которые усваивают уроки старцев! Однако всегда находились люди, про которых сложили поговорку: "Не в коня — корм".

В скиту Оптиной пустыни двадцать пять лет подвизался послушник Стефан. Происходил он из богатого рода курских купцов. В миру у него был порядочный капитал и большой двухэтажный дом. Поступив в монастырь еще молодым человеком, Стефан за многие годы послушничества приобрел у братии уважение и был даже приближен к старцу Амвросию. Любитель духовного чтения, он особенно увлекся изучением творений святителя Иоанна Златоуста. Составив из сочинений святого сборник изречений, Стефан издал его на свои средства без благословения монастырского начальства. Это, конечно, со стороны послушника было нарушением оптинских правил, так как в обители смирение у братии воспитывалось путем отсечения во всем собственной воли и полного послушания старцам. Поэтому своевольный поступок Стефана не остался незамеченным. Настоятель монастыря архимандрит Исаакий позвал к себе послушника и, указывая на новоизданную книгу, спросил его:

— Это чье?

— Мое.

— А ты где живешь?

— В скиту.

— Знаю, что в скиту. А у кого благословлялся это печатать?

— Сам напечатал, — ответил Стефан.

— Ну, когда "сам", так чтоб твоей книжкой у нас и не пахло. Понял? Ступай! — строго сказал отец Исаакий.

Стефан так разгневался на настоятеля из-за выговора, что даже не сказал о своей обиде духовнику. Когда пришло время пострижения послушника в монахи, монастырское начальство решило из-за самочиния повременить облачать Стефана в мантию. Однако и это его не вразумило. Он еще более обиделся и покинул монастырь, ни во что вменив свой двадцатипятилетний подвиг. Поселился Стефан у себя на родине в своем огромном доме, в котором лет через пять после ухода из Оптиной и умер.

Этот пример наглядно иллюстрирует ту истину, что действие оскорбления на нас зависит не от свойства уничижения или степени злобы обидчика, а от нашего духовного настроя. Обратите внимание: архимандрит Исаакий вовсе не оскорбил Стефана, а сделал ему строгий выговор для его же блага. Однако реакция со стороны последнего была совсем не послушническая.

Если мы во время внешних уничижений теряем терпение, то проявляем свою духовную немощь. В этот момент из нашего сердца поднимается скрытая в его глубинах гордость. Если же мы искренно считаем себя самыми грешными и скверными рабами Божиими, то притеснения и оскорбления не могут расстроить нас. Наоборот, они приносят нам радость, так как благодаря им происходит очищение грехов и исправление наших недостатков.

"Кто ненавидит бесчестие,
ненавидит смирение"

Авва Дорофей писал: "Веруй, что бесчестия и укоризны суть лекарства, врачующие гордость души твоей, и молись об укоряющих тебя, как об истинных врачах души твоей, будучи уверен, что, кто ненавидит бесчестие, ненавидит смирение, и кто избегает огорчающих его, тот убегает кротости"34.

Ценное наставление. Если мы будем прислушиваться к этим словам, то все наши недруги, оскорбители и обличители станут нами восприниматься как лучшие друзья. Однако беда в том, что мы, перенося обиды с терпением, часто все же в глубине сердца испытываем неприязнь к обидчикам. Поэтому святые старцы, отлично зная психологию падшего человеческого существа, всегда осторожно и мудро уничижали своих духовных чад.

Однажды преподобный Севастиан Карагандинский, беседуя о нравах людей, сказал: "Вот этих людей нельзя трогать, они, по гордости, не вынесут ни замечания, ни выговора. А других, по их смирению, можно".

Иногда старец при всех укорял кого-нибудь из своих смиренных учеников, чтобы вразумить тех, которым нельзя было прямо сказать о проступках и недостатках. Таких он и сам не обличал, и другим не разрешал, но ждал, терпел и молился, пока человек сам не обратится с покаянием к Богу и духовному отцу.

Бывали случаи, когда преподобный Севастиан заставлял старших просить прощение у младших, обиженных смирял, а обидчиков защищал. Его опытные ученики радовались этим урокам смирения, понимая, что во всех действиях старца скрывается духовная мудрость.

"Кто может с радостью перенести обиду, — писал преподобный Исаак Сирин, — даже имея в руках средство отразить ее, тот приял утешение от Бога по вере в Него. И кто с смиренномудрием терпит возводимые на него обвинения, тот достиг совершенства, и ему удивляются святые ангелы. Ибо нет никакой иной добродетели столь высокой и трудной"35. Зная об этом, старцы через уничижения вели своих сильных духом учеников к совершенству, оберегая при этом более слабых.

Руководя жизнью своих духовных чад, белгородский старец схиархимандрит Григорий любил давать им уроки смирения. Поругает, бывало, прилюдно за те грехи, в которых человек не виноват, и смотрит на его реакцию — обидится или нет? Старец наставлял: "Смирение — основа всех добродетелей. Колос, когда пустой, болтается во все стороны, а когда нальется зерном, склоняется, и ветры ему уже не страшны. Так и человек: пустой болтается туда-сюда, а смиренный при всех искушениях не может повредиться". Многие из тех, кто прошел школу схиархимандрита Григория, впоследствии стали игуменами, архимандритами, епископами.

Если мы стремимся приобрести смирение, нам постоянно нужно просить Бога о помощи. Однако при этом необходимо помнить наставление аввы Дорофея: "Каждый молящийся Богу: "Господи, дай мне смирение," — должен знать, что он просит Бога, дабы Он послал ему кого-нибудь оскорбить его. Итак, если кто-либо оскорбляет его, то он и сам должен досадить себе и уничижить себя мысленно, чтобы в то время, когда другой смиряет его извне, он сам смирял себя внутренне"36. Пример такого соединения внешнего уничижения с внутренним самоукорением можно найти в жизнеописании преподобного Макария Оптинского.

Настоятель Оптиной пустыни архимандрит Моисей однажды попросил старца иеросхимонаха Макария принять под свое духовное руководство новопостриженных монахов. Отец Макарий просьбу начальника воспринял как приказание и ответил на нее поклоном. После этого он пришел к своему старцу иеросхимонаху Льву, как всегда окруженному множеством духовных чад, и кратко поведал ему о своей беседе с настоятелем.

— Что ж и ты согласился? — с нарочитой строгостью спросил его отец Лев.

— Да, почти согласился или, лучше сказать, не смел отказаться, — ответил отец Макарий.

— Да, это свойственно твоей гордости, — сказал иеросхимонах Лев, а затем, приняв грозный вид, начал громко прилюдно укорять своего знаменитого духовного сына.

Отец Макарий стоял с поникшей головой, смиренно кланялся и периодически повторял:

— Виноват, простите Бога ради, батюшка!

Все присутствовавшие с благоговейным удивлением некоторое время наблюдали, как один великий старец уничижает другого, не менее великого, старца. Когда же отец Лев умолк, старец Макарий, поклонившись ему в ноги, кротко промолвил:

— Простите, батюшка! Благословите отказаться?

— Как отказаться? Сам напросился, да и отказаться? Нет, теперь уж нельзя отказываться, дело сделано, — сказал отец Лев, который и не собирался лишать молодых монахов опытного наставника, а только воспользовался случаем, чтобы показать своим духовным чадам пример истинного смирения.

Как принимать
уничижения от младших и подчиненных

Воспитывая смирение в других, святые для собственного совершенствования не упускали случая и сами принять уничижение от своих же послушников и учеников.

Как-то раз в Зосимовой пустыни иеросхимонах Алексий, известный всей России духовник, беседовал с приезжим студентом Духовной Академии. Келейник старца отец Макарий, вычистив самовар, налил его, разжег и сказал:

— Я пойду за водой в часовню, а вы, батюшка, смотрите, чтобы самовар не ушел.

Старец Алексий во время разговора со студентом забыл про самовар, и тот от сильного кипения весь залился водой. Отец Макарий, вернувшись из часовни, с укором произнес:

— Батюшка, и это вы не могли исполнить! Теперь все мои труды насмарку, а я полдня чистил самовар!

Услышав упрек келейника, старец Алексий упал ему в ноги и начал просить прощение:

— Простите меня, отец Макарий, я нехорошо сделал.

Несмотря на покаяние знаменитого старца, отец Макарий еще долго брюзжал.

Оказывая знаки внимания и уважения людям, во многом равным нам или занимающим положение в обществе выше нас, мы более выполняем наш долг, чем проявляем смирение. Истинное смиренномудрие обнаруживается тогда, когда мы, по словам святителя Иоанна Златоуста, "уступаем тем, кто по-видимому ниже нас, и оказываем предпочтение тем, кто считается хуже нас. Впрочем, если мы будем рассудительны, то не будем никого и считать ниже нас, но всем людям станем отдавать преимущество пред собой. Ибо в том и состоит смиренномудрие, когда кто, имея, чем превозноситься, уничижает, смиряет и ведет себя скромно. Тогда он и восходит на истинную высоту по обетованию Господа, Который говорит: смиряяй себе вознесется"37.

Однажды возглавить соборное служение в храме Святой Троицы Киево-Печерской Лавры было назначено старцу игумену Агапиту. В храм он пришел вместе со своими сослужителями в положенное время. Правда, один священнослужитель по какой-то причине не явился. Им оказался иеромонах, который после пострижения в монашество некоторое время находился под духовным руководством отца Агапита. Теперь он занимал одну из должностей в монастырской администрации. Не дождавшись иеромонаха, службу начали без него. Через некоторое время иеромонах все же появился в храме и очень оскорбился тем, что его не дождались. При этом игумену Агапиту он сделал довольно грубый выговор. Видя гнев иеромонаха и нисколько не противореча, старец поклонился ему в ноги и смиренно попросил у него прощение.

Старец Агапит смог легко перенести дерзкое поведение иеромонаха потому, что, несмотря на свой сан, заслуги и возраст, на деле почитал его во всех отношениях лучше себя. Если мы не только в мыслях, а всем своим существом уверуем в превосходство над нами других людей, то никогда не оскорбимся ни на какие обиды с их стороны. Мы будем видеть в ближних прежде всего образ и подобие Божие, а не сравнивать наше и их положения в обществе.

В ХIХ веке на Афоне подвизался иеромонах Аникита, в миру князь Ширинский-Шихматов. Оставив в России славу своего древнего рода и высокое положение в обществе, он спасал свою душу в земном уделе Богородицы. Как-то раз, совершая по морю паломническое путешествие, старец Аникита решил заночевать в монастыре на острове Патмос. Покидая корабль, он попросил своего послушника Никиту, остававшегося на судне, утром пораньше принести ему мазь. Ночь протекла мирно. Утром, однако, Никита не пришел. Приблизился полдень, и бывший князь стал недоумевать по поводу отсутствия послушника. Спустя продолжительное время Никита, наконец, явился. Принимая от него мазь, старец Аникита заметил:

— Как ты не боишься Бога, брат: смотри-ка я тебе говорил принести мне мазь на рассвете, а ты когда являешься?

— Тебе никак не угодишь! — запальчиво крикнул послушник, но не успел он сказать еще что-либо, как отец Аникита упал ему в ноги и произнес:

— Прости меня, ради Бога. Я оскорбил, брат, тебя!

Смирение старца поразило Никиту, и он так же бросился ему в ноги. Присутствовавший при этой сцене другой послушник, будущий схимник Геронтий, вспоминал, что происшедшее до такой степени умилило его, что он тоже припал к ногам отца Аникиты и залился слезами, не понимая отчего плачет, как дитя, и зачем лежит у ног старческих.

Христианин, который смирит свое сердце, перестает ценить свое положение среди других людей и уже не обращает внимание на их грубость, нападки, оскорбления и клевету. Такой человек видит только самого себя и, поражаясь своей ничтожности, бывает занят собственным исправлением.

Добровольное уничижение перед людьми

На пути приобретения смирения нам ни в коем случае нельзя останавливаться, потому что всякая остановка чревата поворотом вспять. Преуспеть в добродетели смирения можно только постоянно продвигаясь вперед. Однако если нас не оскорбляют, не притесняют и никто на нас не клевещет, то теоретическое уничижение самого себя много плодов не принесет. Что же делать, если в нашей жизни не хватает внешних поводов к смирению?

Конечно, в этом случае нельзя самим провоцировать ближних на плохое к нам отношение. С нашей стороны это будет подталкиванием их на согрешение. Лучше всего при отсутствии внешних уничижений вести себя так, как будто они существуют.

Схиигумен Антоний, в молодости избрав себе духовником своего старшего брата архимандрита Моисея, всю жизнь относился к нему с большим благоговением. Став сам маститым старцем, он продолжал смиряться перед отцом Моисеем, как последний послушник. Проживая в Оптиной пустыне на покое, преподобный Антоний никогда не входил без приглашения в настоятельские келлии, которые занимал его старший брат. Он обычно стоял в приемной до тех пор, пока архимандрит Моисей сам не заметит и не позовет его. Входя в настоятельские покои, преподобный, переминаясь на больных ногах, никогда не садился, а ждал, когда ему велят это сделать. При посетителях в присутствии архимандрита Моисея он хранил глубокое молчание и только иногда вполголоса приветствовал кого-нибудь или почтительно отвечал на заданный ему вопрос. Все слова духовника им воспринимались беспрекословно, как воля Божия. У братии Оптиной пустыни поведение схиигумена Антония вызывало удивление, но одновременно оно служило и назидательным примером для молодых монахов. Преподобный старец Моисей со своей стороны относился к брату с искренним уважением и часто советовался с ним по духовным вопросам. "Он настоящий монах, а я не монах", — говорил о своем брате архимандрит Моисей, в свою очередь смиряясь перед ним. Однако зная сердечные желания брата и не препятствуя ему совершенствоваться в смирении, он не мешал отцу Антонию уничижаться перед собой и часто обращался с ним, как с послушником.

После смерти великого старца Моисея настоятелем был назначен отец Исаакий, который в то время был младшим иеромонахом Оптиной пустыни. Преподобному Антонию такая перемена в жизни монастыря дала новый повод к самоуничижению. Несмотря на разницу в возрасте и на свое особое положение в обители, он начал смиряться перед молодым настоятелем, как простой послушник, и выражать ему то же почтение, которое прежде оказывал архимандриту Моисею. Отец Исаакий, сам всегда относившийся к преподобному Антонию как к великому духоносному мужу, неоднократно пытался уговорить его изменить свое поведение, но безрезультатно. Иногда из чувства благоговения отец Исаакий кланялся преподобному в землю, и тогда старец, несмотря на кровоточащие язвы ног, также делал земной поклон. Чтобы избавить старца от физических страданий, настоятель перестал оказывать ему почтение подобным образом.

Как-то раз отец Исаакий перед началом праздничной трапезы велел поставить стул для схиигумена Антония рядом со своим, настоятельским, местом. Заметив это, преподобный, хотя и был утомлен продолжительной службой, упросил отца Исаакия позволить ему во время трапезы почитать с кафедры поучение из книги, как было принято в обители. Таким образом он уклонился от чести сидеть рядом с настоятелем, хотя все время трапезы ему пришлось простоять на своих больных ногах.

"Мы не должны думать, — писал святитель Иоанн Златоуст, — что становимся ниже своего достоинства, когда сами смиряемся. Ибо тогда-то по всей справедливости мы бываем выше; тогда-то особенно и достойны почтения"38. Люди, подверженные мирским страстям, любят самоутверждаться друг перед другом. Мы же, христиане, должны заниматься самоуничижением перед ближними. Именно в этом состоит истинное самоутверждение перед Богом. Любое состязание в чем-либо с другими людьми неминуемо ведет нас к потери духовного мира и возникновению в нашем сердце тщеславия — в случае успеха или уныния — при поражении. Все, что делает нас выше других людей, отнюдь не служит нашему духовному благополучию. Святые стремились свести к минимуму даже те преимущества, которые принадлежали им по праву.

Когда святителю Нектарию Эгинскому доводилось служить с другим епископом, он никогда не занимал у престола первое место, даже если оно принадлежало ему по праву старшинства. Святитель Нектарий в этом случае облачался лишь в малый омофор, а вместо митры надевал простой монашеский клобук.

Из-за любви к людям святые иногда совершали чудеса, хотя при этом они сознавали, что ближние будут прославлять их. Однако в сердцах праведников желание помочь страждущим побеждало стремление к безвестности! Правда, почти каждый раз после чудотворения святым приходилось самоуничижать себя, чтобы избежать тщеславия.

Так, однажды после Божественной литургии старец Иаков Эвбейский говорил с народом в трапезной. Когда он закончил и собрался уже уходить, неожиданно перед ним упала девушка и начала биться и кричать в припадке беснования. Старец благословил одержимую, помолился, и она успокоилась. Все присутствовавшие при этом чуде удивились силе его молитвы. Вечером, после повечерия, старец Иаков решил рассеять мысли о своей святости у очевидцев утреннего события. Он пожаловался им на то, что никто из них не пришел ему на помощь в трудную минуту, оставив одного справляться с бесноватой. Праведник уничижил себя перед ними, представившись немощным человеком!

Святые стремились скрывать свои духовные подвиги. Когда это не удавалось, они совершали поступки, которые могли, как им казалось, приуменьшить почтение к ним со стороны их почитателей.

За прозорливость, чудеса и подвижничество преподобный Севастиан Карагандинский пользовался необычайным почтением своих многочисленных духовных чад. В его приходской общине в первый день Великого поста пищу обычно никому не давали. Только вечером, после Великого канона, разрешалось вкусить кусочек просфоры. Как-то раз батюшка вдруг велел в двенадцать часов дня сварить картошку, а в три часа, когда она остыла, съел половинку картофелины. Смиряя сам себя, он сказал:

— Вот, отцы мои, сослужители, постятся, а я — нет. Я ведь больной, я вот пост нарушил.

Смирение вразумляет грешников

Смиренномудрый владеет таким сокровищем, которое духовно обогащает не только своего владельца, но и окружающих его людей. Происходит это потому, что смирение может передаваться от одной человеческой души к другой.

В Глинской пустыни как-то вечером встретились два инока. Во время беседы разговор постепенно перешел на глинского затворника иеросхимонаха Макария, и один из иноков сказал:

— Что он затворился? В затворе хорошо спасаться, не видя соблазнов. Вот, если бы он жил так, как мы, видя соблазны и как будто не видя их, то это был бы великий подвиг!

После беседы этот инок направился в свою келлию. Его путь лежал мимо келлии отца Макария. Когда он поравнялся с ней, дверь вдруг открылась и перед ним предстал затворник, который кротко сказал:

— Прости меня, брат, прости грешного и немощного, не могущего подвизаться так, как подвизаетесь вы, и от соблазнов мира уединившегося в келлии. Прости меня, Бога ради.

Судья чужих дел, пораженный смирением и прозорливостью старца, упал ему в ноги и с сокрушением попросил у него прощение.

Если мы желаем кого-либо привлечь к христианству или отвратить от греховной жизни, то нам в этом более поможет смирение, нежели умные речи и доказательства. Конечно, они тоже необходимы, но начинать надо именно со смирения. Причина любого греха — гордость. Поэтому каждый некающийся грешник одержим в той или иной степени этой страстью. Именно она мешает ему принести покаяние перед Богом. На гордеца не произведут впечатление наши знания и ум: он считает, что обладает ими в большей степени, чем другие люди. На него сможет подействовать только смирение, которое у него полностью отсутствует.

Однажды в Саров из-за любопытства приехал некий генерал-лейтенант. Одетый в великолепный мундир, он красовался своими орденами. Осмотрев монастырские здания, генерал хотел было уже проститься с монастырем, но встретил помещика Алексея Прокудина и разговорился с ним. Собеседник предложил генералу прежде, чем покинуть Саров, зайти к великому старцу Серафиму. Генерал отказался, но затем уступил настойчивым уговорам Прокудина.

Как только гости вошли в келлию, старец Серафим встал к ним навстречу и поклонился генералу в ноги. Такое смирение знаменитого подвижника поразило генерала. Прокудин, заметив, что ему не следует оставаться в келлии, вышел в сени, и генерал остался наедине с преподобным. Через несколько минут из келлии старца послышался плач. Генерал рыдал, как малое дитя. Через полчаса дверь раскрылась, и преподобный Серафим под руки вывел генерала, который продолжал плакать, закрыв лицо руками. Ордена и фуражка были забыты им в келлии преподобного. Монастырское предание повествует, будто ордена сами собой свалились у него во время беседы со старцем. Преподобный Серафим, принеся вещи военачальника из келлии, ордена надел ему на фуражку. Впоследствии генерал-лейтенант говорил, что он прошел всю Европу, знает множество людей разного рода, но в первый раз увидел такое смирение, с каким встретил его Саровский старец. Поразила генерала и прозорливость, с которой преподобный Серафим раскрыл пред ним всю его жизнь, включая самые тайные деяния. Между прочим, когда ордена свалились у него с груди, преподобный Серафим сказал:

— Это потому, что ты получил их незаслуженно.

Дорогой читатель, обрати внимание: даже великий старец преподобный Серафим Саровский начал помогать человеку в деле его спасения со смиренного поклона перед ним. Святой знал, что на генерала не окажут действия ни чудеса, ни прозорливость, если прежде не укротить его гордыню. Только после того, как преподобный смирением победил гордость генерала, он воздействовал на его душу своей благодатной силой. Если так поступал великий святой, то тем более аналогично действовать надо и нам, не обладающим сверхъестественными дарованиями. Ситуаций же, в которых можно воспользоваться смирением для обращения окружающих нас людей ко Христу, в нашей жизни встречается предостаточно.

У иеросхимонаха Серафима Вырицкого были две духовные дочери: старицы Пульхерия и Александра. Их связывала сильная дружба, и они жили в одном доме. Однажды одна из них зашла в магазин и встала в очередь за продуктами. Жители Вырицы, зная о слабом здоровье старушки, попросили продавщицу обслужить ее вне очереди. Старица дала деньги на триста граммов сахарного песка, который ей тотчас взвесели и передали. В это время стоявший впереди пьяный мужчина, видимо обидевшись на то, что его заставили ждать, подошел к старушке и плюнул ей в лицо. Все покупатели с возмущением принялись ругать хулигана, а старица вытерла плевок и спокойно сказала:

— Спасибо тебе, золотой. Ты один из всех правильно рассудил обо мне, я на тебя не обижаюсь, и вы не ругайте его.

Пьяный опешил от таких слов и пристыженный вышел из магазина. Старица же, придя домой, поведала о случившемся своей подруге и в заключение рассказа произнесла:

— Человек погибает, надо спасать!

Пульхерия и Александра, наложив на себя пост, стали молиться за пьяницу. А сами — такие слабенькие, что непонятно, как на ногах держатся. Через несколько дней жена пьяницы узнала о его мерзком поступке и пригрозила ему:

— До тех пор, пока не извинишься перед старушкой, я тебя видеть не хочу, можешь домой не появляться!

Муж пошумел, но, видя твердость жены, пошел к старушкам. Те встретили его ласково, поговорили с ним и, пригласив снова зайти, стали о нем молиться еще усердней. В своих молитвах они просили и покойного старца Серафима Вырицкого спасти пьяницу. Чудодейственная помощь свыше пришла очень быстро. Мужчина бросил пить, стал помогать старицам по хозяйству и ходить в храм.

Этот случай еще раз подтверждает истину, что, принимаясь за исправление явного грешника, нам вначале необходимо проявить перед ним смирение и только затем воздействовать на него словом, любовью и молитвой, которые помогут ему вступить на путь спасения. Эту духовную закономерность мы должны иметь в виду всегда, когда нам приходится общаться с маловерующими христианами или людьми, находящимися вне Церкви Христовой.

Глава VI

САМЫЙ КОРОТКИЙ ПУТЬ
К СМИРЕНИЮ

Послушание как школа смирения

Выдающиеся духовные наставники одним из лучших средств для достижения смирения считали пребывание человека под руководством старца.

Кто-то из учеников оптинского старца Леонида (в схиме Льва), однажды заметив в нем особенно откровенное расположение духа, спросил:

— Батюшка! Как вы приобрели такие духовные дарования, какие мы в вас видим?

— Живи попроще, — ответил старец, — Бог и тебя не оставит. Леонид всегда был последним в обителях и никогда ни от какого поручения настоятеля не отказывался. Накануне великих праздников другие, бывало, стремятся в церковь, а Леонида посылают на хутор за сеном для лошадей приезжих гостей, а потом усталого без ужина посылают на клирос петь, и он безропотно повиновался. Старайся и ты так жить, и тебе Господь явит милость Свою.

Отрекаясь в послушничестве от своей греховной воли, человек отдает себя в руки опытного наставника, способного привести его в Царство Небесное. Истинный послушник должен во всем подчиняться старцу и отвергать все свои желания, идущие вразрез с волей духовника. В духовной жизни нет мелочей, поэтому послушнику необходимо исполнять в точности все, без исключения, распоряжения наставника, какими бы малозначительными они ни казались. Послушник не должен доверять своему разуму, находящемуся во власти страстей, но обязан во всем руководствоваться советами своего богопросвещенного старца.

Настоятель Оптиной пустыни архимандрит Моисей постоянно требовал от иноков, чтобы они на любое дело спрашивали благословение старших и ничего не предпринимали по своей воле. Как бы успешно и полезно для обители не было дело, совершенное без благословения, отец Моисей никогда не одобрял его. Он говорил, что самочиние приводит к тщеславию и в конечном итоге приносит вред душе. Если же дело совершается по благословению, то Господь за послушание покрывает человека от всего вредного, и он получает духовную пользу для своей души.

Как-то раз, обходя монастырь, архимандрит Моисей подозвал к себе эконома и спросил его:

— Там вот куча мусора лежала, а теперь я ее не вижу, куда она девалась?

— Да я ее велел убрать, — ответил эконом.

— Что же ты меня не спросил, у меня для этого мусора было другое назначение. Ты все самочинничаешь, без благословения делаешь. Надобно обо всем спрашивать.

Конечно, отец Моисей доверял эконому и ценил его опытность, но, видя в своем собрате ростки гордости, он через послушание приучал его к смирению. Человек был создан Богом со свободной волей. Однако это отнюдь не означало, что он имел неограниченную свободу в своих желаниях, решениях и поступках. Человеческая воля еще до первого грехопадения была заключена в границы закона Божия. Адам и Ева, исполняя заповеди Божии, вкушали полноту блаженства, потому что их жизнь и свобода находились в рамках этих заповедей. Вне границ Божественных правил для человека блаженства не существовало. Нарушив волю Божию, человек потерял свою духовную свободу и подпал под власть греха и диавола.

В послушничестве происходит освобождение духа христианина от господства падшей человеческой природы. Послушник отрекается от своей призрачной земной свободы, а старец ограничивает его жизнь строгим и точным исполнением евангельских заповедей. Это позволяет послушнику, насколько возможно в земном мире, восстановить в себе первозданную свободу человека. Зная об этом, даже великие святые старались не выходить из взаимного послушания друг другу.

Так, авва Паисий рассказывал, что авва Ор и авва Афре жили в большом согласии до самой смерти. Авва Афре имел великое послушание, а авва Ор — великое смирение. Однажды кто-то принес им небольшую рыбу. Авва Афре, готовя пищу, воткнул в нее нож, как вдруг его позвал к себе авва Ор. Афре поспешил на зов старца и оставил нож в рыбе, даже не сделав надрез до конца. Авва Паисий, наблюдая за ним, подивился его послушанию и особенно тому, что он даже не попросил старца немного подождать.

— Авва Афре! Откуда ты приобрел такое послушание? — спросил авва Паисий.

— Это не мое, а старцево, — ответил Афре, отказываясь от собственной добродетели в пользу аввы Ора. Затем он предложил авве Паисию посмотреть на смирение своего старца. Для этого авва Афре сварил рыбу и, нарочно испортив часть варева, подал ее авве Ору. Старец съел испорченную пищу, не сказав ни слова. Авва Афре спросил его:

— Хорошо ли приготовлено?

— Весьма хорошо! — ответил старец.

Тогда авва Афре подал ему варево из очень хорошо приготовленной рыбы и спросил:

— Не испортил ли я первую часть варева?

— Да, — согласился авва Ор, — немного испортил.

"После этого я ушел от них и по силам старался впредь исполнять то, что видел у них", — вспоминал впоследствии авва Паисий.

Когда христианин отвергает свободу своей воли и веру в свой разум, он в сущности отрекается от всего греховного, страстного и эгоистичного, что привнесено в него прародительским грехопадением и его собственными нарушениями закона Божия. Однако для жизни в полном послушании у старца ученику необходим очень твердый характер, который к тому же должен постоянно укрепляться Божественной благодатью.

Так, преподобный Иоанн Колов, уйдя в египетскую пустыню, жил в послушании у старца. Однажды его авва воткнул в землю сухое дерево и сказал:

— Каждый день поливай это дерево водой, пока не принесет плода.

Вода была очень далеко от их жилища, поэтому Иоанн уходил за ней с вечера и возвращался к утру. После трех лет непрестанного труда сухое дерево принесло плод. Старец, взяв этот плод, принес его в собрание братий и сказал:

— Вкусите плод послушания!

Да, через послушание мы можем быстро и без лишних усилий приобрести смирение. Однако нашего желания и даже наличия у нас необходимых качеств еще недостаточно для истинного послушничества. Для этого прежде всего нужен опытный старец, который обладал бы Божественным даром духовного наставничества. Дается же этот дар отнюдь не всем подвижникам. По этому поводу святитель Игнатий писал: "Необходимое условие повиновения (послушника) — духоносный наставник, который бы волею Духа умерщвлял падшую волю подчинившегося ему о Господе, а в этой падшей воле умерщвлял и все страсти. Падшая и растленная воля человека обнаруживает в себе стремление ко всем страстям. Очевидно, что умерщвление падшей воли, совершаемое так величественно и победоносно волею Духа Божия, не может совершаться падшею волею наставника, когда сам наставник еще порабощен страстям"39. Многих можно назвать хорошими духовниками, но старцев-наставников во все времена было очень мало.

Обучение послушников смирению

На протяжении столетий подлинными училищами смирения являлись монастыри. Принимая нового послушника в обитель, старцы ставили перед собой задачу прежде всего уничтожить в его сердце гордость и привить ему смирение. В хороших монастырях в этом отношении исключения не делались ни для кого. Какое бы высокое положение в обществе человек ни занимал, после того, как он давал обет послушания, в монастыре его подвергали традиционным методам внутреннего и внешнего уничижения.

Настоятель скромной Смоленской Зосимовой пустыни игумен Герман, принимая в свою обитель протопресвитера Успенского собора московского Кремля — отца Феодора, очень опасался, что тот имеет страсть самомнения. Поэтому в обители сразу начали смирять отца Феодора, получившего в монашестве новое имя Алексий. Первыми его послушаниями были клиросное пение и совершение богослужений. Обращались с ним сурово, во время службы место определяли последнее и облачения давали самые плохие. И хотя вскоре отца Алексия назначили духовником, пришлось терпеть ему и на клиросе. Регентом хора тогда был иеромонах Нафанаил, бывший артист оперы, окончивший консерваторию и синодальное училище, хороший музыкант, но нервный и беспокойный человек. Как-то он прервал отца Алексия и резким тоном стал выговаривать: "Это не Успенский собор, вы не забывайтесь, здесь реветь нельзя". "У меня был хороший голос,—рассказывал отец Алексий об этом случае,—и мне хотелось его показать, но я должен был слушаться своего духовного сына, который был моим наставником в этом деле". Отец Алексий стал смиренно, от всей души просить прощение у отца Нафанаила. И тот потом долгие годы вспоминал этот случай с умилением. Впоследствии иеросхимонах Алексий получил всероссийскую известность как духовник, исполненный божественной благодати.

Все великие русские старцы приобретали смирение путем послушания. Они в точности соблюдали завет древнего святого: "Кто вначале не жил в повиновении, тому невозможно приобрести смирения, ибо всякий, сам собою научившийся художеству, кичится"40.

В 1873 году в скит Оптиной пустыни поступил Николай Тихонов, будущий старец иеросхимонах Нектарий. Великие оптинские старцы Амвросий и Анатолий, провидя в юноше своего преемника, повели его к духовной зрелости истинно монашеским путем. Обучая Николая смирению, они часто прикрывали свою любовь к нему полуюродством и шутками.

Случалось, придет юноша к старцу Амвросию, а тот скажет:

— Ты чего без дела ходишь? Сидел бы в своей келлии да молился!

Больно станет Николаю, идет к духовному отцу своему батюшке Анатолию. А тот:

— Ты чего без дела шатаешься? Празднословить пришел?

Уйдет Николай в свою келлию, упадет перед образом Спасителя и всю ночь плачет:

— Господи! Какой же я великий грешник, если и старцы меня не принимают.

Через многие годы Николай стал знаменитым старцем Нектарием, наследником славы преподобных отцов Оптиной пустыни. В своей духовной деятельности он постоянно руководствовался тем опытом, который получил, будучи послушником у своих великих старцев.

Так, Надежда Александровна Павлович, молодая петербургская поэтесса, не раз получала у старца Нектария, своего духовного отца, уроки послушания, терпения и смирения. Приходит она, например, к старцу утром. Он говорит: "Подожди". Ждет час, полтора. Выходит старец и обращается к ней: "Пойди, Наденька, позови ко мне Леву". Она бежит к другому духовному чаду отца Нектария: "Лева, вас батюшка зовет!" Тот польщен, что сам старец за ним послал. Пришли, ждут в приемной час, два, три... Наконец появляется старец, веселый и светлый, и говорит: "Ну, милые мои, день склонился к вечеру, идите домой". Надежда Александровна как-то не выдержала и воскликнула: "Долго ли вы, батюшка, будите с меня шкуру драть!" А он в ответ: "Какая ты, Наденька, чудачка, вот мне присылают иногда апельсины, так что ж по-твоему я их должен в кожице есть?"

Уча своих духовных чад терпению и смирению, старец Нектарий приводил им в пример поведение великой княгини Елисаветы Федоровны. Она приехала в Оптину в мае 1914 года и, посетив отца Нектария, длительное время с ним беседовала. По словам старца, Елисавета Федоровна долго стояла, пока он не предложил ей сесть.

Руководя послушниками, старцы иногда внешне относились к ним сурово и даже несколько жестко. Но за этим всегда скрывалось желание закалить неокрепшие души. В таком уж падшем состоянии находится человек на земле, что для его духовного воспитания требуется не только доброта, но и строгость. Впрочем, взаимоотношения старца и послушника в Церкви всегда строились на основе взаимной любви, согласия и понимания.

Когда старец Иаков Эвбейский хотел наказать кого-нибудь из своих учеников, он не накладывал на него эпитимию в виде чтения канонов, молитв по четкам или поклонов. Обычно он только говорил ему необходимое наставление. Однажды, когда какой-то брат не выполнил послушание, отец Иаков кротко сказал ему:

— Если ты не слушаешься старца, я буду слушаться тебя, как послушник.

После этого он держал брата два дня на расстоянии. При встрече послушник спросил:

— Благословите, батюшка, как поживаете?

Он ответил:

— Я здоров, отец мой, подвизаюсь,—и более ни слова.

Когда же прошло три дня, старец сказал ему:

— Отец мой, прости меня, что эти три дня имел тебя на расстоянии. Но я — игумен и имею ответственность, и должен вас вразумлять. Прошу прощения.

Глава VII

МЕДНЫЕ ТРУБЫ

Испытание славой

В главе о познании собственной немощи упоминалось, что гордость препятствует нам осознать свою ничтожность. Нужно заметить, что эта страсть вредит не только вступившему на путь приобретения смирения, но и христианину, на этом пути уже достигшему определенных успехов.

Мы никогда не должны духовно расслабляться, потому что в земной жизни нас подстерегает множество искушений, изгоняющих смирение из наших сердец. Особенно нам надо опасаться гордости, которую диавол стремится насадить в наши души любыми средствами. Преподобный Ефрем Сирин пишет, что нечистый дух изворотлив и для каждого христианина ставит особую сеть. Мудрого диавол пытается прельстить мудростью, богатого — богатством, красивого — красотой, красноречивого — красноречием, художника — искусством, подвижника — подвижничеством, нестяжательного — нестяжательностью41. Все, чем мы обладаем, служит искусителю исходным материалом для возбуждения в нас гордости.

Одной из разновидностей гордости является тщеславие. Падшая человеческая природа очень склонна к поискам славы, поэтому борьба с тщеславием трудна и занимает много времени. Особенно честолюбивыми бывают молодые люди и неопытные подвижники. Зная это, духовники всегда старались оградить своих учеников от человеческой славы и неустанно объясняли им всю ее пагубность.

Оптинские старцы обычно заранее начинали готовить себе смену и для этого по свойственной им прозорливости среди многочисленной монастырской братии выбирали иноков, способных в будущем к старчеству. Старец Макарий оказывал особое благоволение молодому послушнику Алексею Зерцалову, который, получив в монашестве имя Анатолий, впоследствии стал скитоначальником и духовником братии Оптиной пустыни. Преподобный Макарий часто называл его Алешенькой. Впрочем, свое покровительство послушнику старец сочетал со строгостью.

Летом 1856 года Оптину пустынь посетил известный духовный писатель архимандрит Игнатий Брянчанинов. Ему отвели келлию в корпусе, где проживал и послушник Алексей Зерцалов. Познакомившись с Алексеем, архимандрит Игнатий однажды пригласил его к себе в гости. За чаем он очень сильно расхвалил достоинства молодого человека и даже сравнил его с Иосифом Прекрасным. Слова знаменитого гостя оказали на Алексея такое сильное впечатление, что он тотчас после чаепития отправился в скит к старцу Макарию, чтобы поделиться с ним своей радостью.

На половине пути Алексей встретил отца Макария, как всегда окруженного толпой паломников. Увидев сияющего послушника, старец ласково обратился к нему:

— Алешенька, Алешенька! Куда идешь?

— К вам, батюшка, — с радостью ответил послушник. — Я сейчас от петербургского архимандрита. Что он мне сказал, батюшка! Что я точно Иосиф Прекрасный, что он рад видеть меня и очень утешается мной...

Не успел Алексей закончить свой рассказ, как отец Макарий отпрянул от него, топнул ногой и грозно вскрикнул:

— Как? Ты такой-то!.. Так вот ты какой!.. Такой-то ты... Да как же ты смеешь так думать? А? Как смеешь?

Старец замахнулся своим посохом на оторопевшего послушника, а окружавшие их паломники со страхом отскочили в сторону. Помахав палкой, отец Макарий затем обратился к стоящим поодаль зрителям:

— Смотрите-ко, какой большой!.. У! Какой большой! Экой!.. Ну-ко, ну-ко, давай смеряем.

Старец начал со всех сторон мерить своим посохом красивого и высокого послушника, а паломники, поняв воспитательный характер происходящего, с трудом сдерживали смех.

Закончив делать замеры, старец близко подошел к Алексею и тихо по-отечески сказал:

— Ну, не дурак ли ты? Ведь он, архимандрит, — вельможа петербургский. Он день и ночь со знатью, да с какой знатью-то! Там похвала необходима. Он привык хвалить. А ты уж и в самом деле думал, что ты великий человек. Ты — длинный человек, вот и все тут. Плюнь. Забудь все это. Ступай. Бог тебя благословит! Поди, скажи отцу Амвросию, как я тебя пробрал.

"И я поплелся скромненько в скит к отцу Амвросию облегчить свою душу жалобою на поражение меня за возношение," — вспоминал через многие годы иеросхимонах Анатолий Оптинский42.

Прививая своим ученикам осмотрительное отношение к похвалам, иеросхимонах Макарий очень заботился о том, чтобы не подать людям повод к прославлению его самого. А к этому были все основания: ведь он изобиловал различными духовными дарованиями, в том числе благодатной способностью исцелять болезни. Когда к старцу приводили больных и бесноватых, он обычно посылал их в церковь отслужить молебен какому-либо угоднику Божию. Таким образом, отец Макарий оставался как бы в стороне от чудесных исцелений. Просившие же его молитвенной помощи, между тем, получали ее, выздоравливали и отходили от него с великой благодарностью.

Конечно, преподобному Макарию Оптинскому скрывать дар исцеления болезней было достаточно сложно, так как любовь к ближним вынуждала его время от времени совершать чудеса. Другие же дары, присущие его внутренней духовной жизни, старец строго охранял от человеческой славы. Правда, иногда его ученикам удавалось соприкоснуться и с ними.

Архимандрит Леонид (Кавелин), известный церковный историк и археолог, в 1852-1858 годах под руководством старца Макария и совместно с другими насельниками Оптиной пустыни принимал участие в переводе и издании ряда святоотеческих произведений. Он вспоминал, что старец Макарий при их литературных занятиях давал много ценных советов и объяснял самые таинственные места писаний великих аскетов древности. Делал это преподобный вынужденно, потому что очень желал, чтобы издание святоотеческих книг принесло пользу читателям. Обычно же старец свои духовные познания всячески скрывал и на вопросы о сокровенных местах святоотеческих трудов как правило отвечал:

— Я не знаю сего; это не моей меры. Может быть, ты достиг ее, а я лишь знаю: даруй ми, Господи, зрети моя согрешения!

Праведники всегда гнушались человеческой похвалы и искали славу только у Бога. Преподобный авва Дорофей писал: "Как облеченный в шелковую одежду, если набросить на него нечистое рубище, отбегает, чтобы не замарать своего драгоценного одеяния, так и святые, будучи облечены в добродетели, убегают человеческой славы, чтобы не оскверниться ею. А ищущие славы подобны нагому, который желает найти хотя малое рубище или иное что-либо, дабы покрыть свой стыд: так и необлеченный в добродетели ищет славы человеческой"43.

Смиренное состояние духа достигается многими трудами, теряется же иногда из-за одного гордого помысла. Святые знали, что их не защитят никакие заслуги перед Богом, если они не будут уклоняться от человеческой славы. Поэтому тщеславия боялись даже люди, достигшие духовного совершенства.

К преподобному Иосифу, подвизавшемуся на Синае, однажды пришел за наставлением один из братии. Он постучал в дверь келлии и, не слыша ответа, заглянул в окно. Его взору предстал старец, стоящий посреди келлии и объятый пламенем с головы до ног. От страха брат упал и пролежал в оцепенении около двух часов. Придя в себя, он сел у двери келлии. Через некоторое время, набравшись смелости, брат вновь постучал. На этот раз преподобный Иосиф, услышав стук, впустил его и спросил:

— Когда ты, сын мой, пришел?

— Часа четыре или больше прошло с тех пор, как я пришел, но не стучал до сих пор, чтобы тебе, отче, не помешать, — ответил гость.

Святой понял, что брат видел его в окружении благодатного пламени, но ничего не сказал гостю о своей догадке. Дав брату душеполезное наставление, он отпустил его с миром. После этого преподобный Иосиф, боясь человеческой славы, покинул свою келлию, где прожил около тридцати лет. Спустя несколько дней его ученик Геласий пришел к старцу и, найдя келлию пустой, принялся искать подвижника по всем окрестностям, но поиски оказались тщетными.

Конечно, не многие из читателей этой книги имеют такое духовное мужество, чтобы поступать так же решительно, как преподобный Иосиф. С другой стороны, не все для этого имеют и возможность: слишком много на нас лежит обязанностей перед ближними и обществом. Чтобы быть от этих обязанностей свободными, подвижники и уходили в пустыни. Что же делать христианам, живущим среди мира? Как бороться со страстью к человеческой славе?

Прежде всего нам надо оторвать свои мысли от земли и устремить свой духовный взор к небу. Если мы будем всегда иметь перед глазами Бога и Его Небесное Царство, то мирская слава перестанет нас прельщать.

Для изгнания из души тщеславия также полезно размышлять о суетности и бесполезности земной славы. Даже если мы будем окружены столь великой славой, о которой только может мечтать человек, в конечном итоге она нам не принесет ровным счетом ничего хорошего. Только вред, ибо будет препятствовать стяжанию вечной жизни. Так стоит ли стремиться к славе и прилагать к ее достижению хоть какие-нибудь усилия? Даже на земле от славы мало пользы. Часто она уходит так же быстро, как и приходит, оставляя после себя лишь скорбь. Люди, которые сегодня нас хвалят, завтра могут нас злословить, нам завидовать и вредить. Что толку искать славу у людей, которые не знают нашей сокровенной духовной сущности и суждения которых никаким образом не повлияют на нашу вечную жизнь? Намного лучше, исполняя заповеди, стремиться к славе у Бога, Который на Страшном суде перед всем человечеством и сонмом ангелов выскажет о нас Свое окончательное и единственно истинное мнение.

Схиигумен Антоний Оптинский, будучи настоятелем Малоярославецкого Николаевского монастыря, основательно благоустроил эту обитель. Епископ Калужский Николай хотел сделать представление в Святейший Синод о возведении отца Антония за самоотверженные труды в сан архимандрита. Узнав об этом, старец убедил епископа не отсылать представление в Петербург. О причине своего отказа он сказал:

— Вот если бы архимандритство защищало от тления, или смерти, или Суда, тогда стоило бы желать оного!

Слава, от которой нельзя скрыться

Награждая подвижников церковными знаками отличия, начальство не всегда согласовывало свои действия с желанием самих награждаемых. Так, преподобный Севастиан Карагандинский возведение в сан архимандрита принял с глубоким смирением. Однако как-то после службы он взял в руки митру, знак нового высокого сана, и сказал своим духовным чадам:

— Вот — митра. Вы думаете она спасет? Спасут только добрые дела по вере.

Святые не желали принимать славу от людей, но Бог, видя, что они уже достигли совершенства в смирении, иногда Сам прославлял праведников, чтобы их дела служили другим примером для подражания. "Кто гонится за честью, от того убегает она вперед, — писал преподобный Исаак Сирин. — А кто убегает от чести, того настигает она сзади и делается для всех людей провозвестницей его смирения. Если пренебрежешь сам себя, чтобы не быть тебе почитаемым, то провозгласит о тебе Бог"44.

Во время настоятельства архимандрита Моисея Оптина пустынь была полностью благоустроена и получила известность во всем православном мире. Вблизи монастыря посреди густого леса был построен скит, в котором приобрели духовную зрелость многие великие старцы. Однажды проездом в Петербург обитель посетил один из российских епископов. Осмотрев монастырь, он отправился в скит. Здесь, любуясь его местоположением и строениями, архиерей спросил отца Моисея:

— Кем все это устроено?

Старец, уклоняясь от прямого ответа, сказал, что все виденное епископом устраивалось на здешнем месте постепенно. Однако архиерей продолжал настаивать:

— Я и сам вижу, что скит устроен на здешнем месте, но желаю знать, кто именно построил скит?

— Настоятель с братиею, — ответил отец Моисей.

— Говорят, что вы все это устроили, — уточнил епископ.

— Да, и я при этом находился, — опять уклонился от похвалы старец.

Нам надо учиться у преподобного Моисея Оптинского и у других святых бесстрастному отношению к человеческой славе. Мы не возьмем с собой в загробный мир известность, награды, почетные звания и высокие должности. Они являются принадлежностями земной жизни и даются нам Богом через людей для общей пользы. Если же в нас рождается гордость, эти атрибуты славы часто отнимаются у нас Господом. По сравнению с ними наши духовные дары и добродетели, конечно, имеют намного большую ценность, потому что переходят с нами в вечную жизнь. Однако и они находятся всецело во власти Бога и подаются нам по мере возрастания в нас смирения, поэтому нет никаких оснований тщеславиться при обнаружении в себе чего-либо доброго.

Как-то раз оптинский старец Лев в своей келлии разговаривал с афонским иноком Парфением. Во время беседы три женщины ввели в келлию умалишенную и со слезами попросили иеросхимонаха Льва помолиться о больной. Старец надел на себя епитрахиль, положил ее нижний конец и свои руки на голову болящей, затем прочитал молитву и трижды благословил больную. После этого он приказал отвести ее в монастырскую гостиницу.

На следующий день инок Парфений вновь посетил отца Льва, который продолжил с ним духовную беседу. Как и накануне, их разговор был прерван появлением трех женщин. Они пришли поблагодарить старца за исцеление умалишенной, которая на этот раз стояла рядом с ними совершенно здоровой. Инок Парфений изумился чуду, но, зная о губительности для души людской похвалы, сказал:

— Отче святый, как вы дерзаете творить такие дела? Вы славой человеческой можете погубить все свои труды и подвиги.

— Отец афонский! — ответил старец Лев. — Я сие сотворил не своей властью, но это сделалось по вере приходящих, и действовала благодать Святого Духа, данная мне при рукоположении; а сам я человек грешный.

Человеческая слава уничтожает в нашей душе смирение. Поэтому нам надо предпринимать все меры к ограждению себя от страсти тщеславия. Для этого, если суммировать мнения святых отцов, можно посоветовать:

1) ни в коем случае не радоваться, когда слышим похвалу в свой адрес;

2) скрывать свои добрые дела и никому не говорить о них;

3) воспитывать в себе "ненависть к похвале человеческой"45;

4) свои таланты не закапывать, но и не выставлять на всеобщее обозрение без крайней нужды;

5) если вдруг нам на память придет какое-нибудь наше доброе дело, необходимо приписать его силе божественной благодати, возблагодарить Господа и тотчас о нем забыть;

6) не искать дружбы с богатыми, влиятельными и знаменитыми людьми, блеск славы которых может прельстить наше падшее сердце.

Власть и смирение

В 1804 году в Белобережской пустыни должны были состояться выборы настоятеля. В то время там подвизался будущий великий оптинский старец иеромонах Леонид. Когда насельники монастыря собрались для выборов нового настоятеля, иеромонах Леонид подумал: "Выберут кого-нибудь и без меня, а слышно, что в обители вышел весь квас," — и пошел готовить напиток. Между тем иноки, после долгих рассуждений, решили, что, кроме отца Леонида, настоятелем избрать некого. Они все вместе пришли в квасоварню, взяли из его рук черпак, сняли с него фартук, одели в приличную одежду и повезли в Орел, где епископ Досифей немедленно утвердил иеромонаха Леонида в должности настоятеля.

Этот случай очень показателен. Все праведники относились с полным равнодушием к высоким должностям и связанной с ними властью над людьми. Они никогда не стремились к значительным постам и не предпринимали никаких усилий, чтобы их занять. Отношение христианских подвижников к властолюбию еще в древности в категоричной форме выразил преподобный Исаия Отшельник. Он писал: "Внемли себе тщательно, чтоб, как смерть великую, как пагубу души своей и вечную муку, так презирать и всецело ненавидеть любоначалие"46. Такой взгляд на стремление к власти связан с тем, что мало кто может быть начальником и в то же время не повредить своему смиренномудрию. Поэтому праведники, даже принуждаемые людьми и обстоятельствами, с неохотой давали согласие на занятие какой-либо должности. Так, архиепископ Казанский Арсений после смерти наместника Седмиезерной пустыни отца Виссариона хотел на его место назначить известного своей высокодуховной жизнью иеросхимонаха Гавриила. Однако старцу удалось уговорить архиепископа не делать его начальником. После этого владыка Арсений в Седмиезерной пустыни за короткий промежуток времени по разным причинам был вынужден сменить трех настоятелей. Не находя лучшей кандидатуры для этой должности, чем отец Гавриил, он вызвал его к себе в Казань и при встрече сразу сказал:

— Ну, теперь за тобой очередь: быть тебе наместником.

Услышав эти слова, старец заволновался. Встав на колени, он стал отказываться от оказанной ему высокой чести и убеждать архиерея избавить его от ига власти. Архиепископ в ответ тоже начал волноваться и в довольно сильных выражениях упрекать отца Гавриила в том, что он только сам себя спасает, а других — не хочет. В конце концов владыка не выдержал и, ударив рукой по столу, воскликнул:

— Я тебе приказываю...

Страшно стало старцу, да и владыку жаль, нечего делать — согласился.

— Благословите и простите... Но прошу вас помогать мне управлять братией, — промолвил он.

— Бог тебя благословит, — сказал архиепископ и, совершенно успокоившись, прибавил:

— Давай помолимся.

И они оба встали на молитву, прося Бога о помощи и благословении на дело настоятельства.

Обратите внимание на то, что старец Гавриил принял настоятельство под сильным давлением архиерея. Это естественно для глубоко смиренных христиан, которые, видя свои немощи и признавая ближних во всех отношениях выше себя, искренне не могут представить, как будут управлять другими людьми. Поэтому если праведникам предлагали высокие должности не в столь жесткой форме, как старцу Гавриилу, то они отказывались под различными предлогами.

Преподобному Арсению Каппадокийскому неоднократно предлагали стать епископом, но он отказывался, говоря, что у него раздражительный нрав. Своим же ближним, которые, зная его кротость, не могли поверить такой отговорке, он объяснял:

— Я не могу стать епископом, так как боюсь гордыни. Чем выше горы, тем больше там собирается грозовых туч.

Иерусалимский патриарх просил брата преподобного Арсения Власия уговорить старца принять епископский сан, но и это не помогло делу. Преподобный вместо великолепного саккоса47 предпочел носить на своих плечах накидку из мешковины.

Удивительно! Великий греческий святой Арсений Каппадокийский многократно не соглашался занять епископскую кафедру из-за боязни возгордиться, а грешные люди, исполненные страстей, ничего не страшась, ждут не дождутся какой-нибудь должности. Святые бегали от власти, а власть между тем бегала за ними. Церковная история знает случаи, когда не только вышестоящие начальники, но и простой народ пытался почти силой вручить бразды правления в руки смиренных праведников.

Преподобный Ефрем Сирин, знаменитый церковный писатель, оставивший после себя огромное количество сочинений, был исполнен смирения и всеми путями избегал человеческой славы. Многие годы он подвизался в пустынях, но по велению Божию поселился в городе Эдессе, где своими проповедями привел весьма многих людей к покаянию. Христиане желали видеть его своим епископом, однако святой постоянно уклонялся от этого сана. Однажды народ хотел схватить его и насильно поставить во епископа. Узнав об этом, преподобный Ефрем, влача за собой одежду, принялся бегать по площади, выхватывать у продавцов продукты и есть их на глазах изумленных горожан, которые решили, что он сошел с ума. После этого святой, хотя его и оставили в покое, на всякий случай скрылся из города и вернулся назад только тогда, когда на епископскую кафедру поставили другого человека.

Отказываясь от высоких должностей, святые в то же время весьма уважительно относились к самому понятию власти. В церковной и в государственной системах управления, основанных на методах подчинения одних людей другим и всех вместе общим законам, отцы Церкви усматривали богоустановленный порядок. Причем они считали, что этот принцип на земле есть подобие иерархического устройства Небесного Царства. Поэтому, уклоняясь от власти как от неудобоносимого для личного спасения бремени, праведники по необходимости все же занимали видные посты в Церкви и государстве, принимая во внимание общественные интересы.

В своей деятельности на высоких должностях святые всегда руководствовались словами Господа: "Кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом; так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих" (Мф. 20, 27-28). Занимая какой-либо значительный пост, смиренные подвижники считали себя орудиями воли Божией. Их отношение к подчиненным было исполнено любви и милосердия. Достаточно послужив общественному благу, они нередко оставляли свои должности и занимали какое-нибудь скромное место среди простых людей, особенно если их смиренномудрию грозила опасность.

На Афоне в разные времена в безвестности подвизалось несколько подвижников, до удаления на Святую гору занимавших видные должности. Среди них были даже патриархи.

Так, святитель Нифонт, патриарх Константинопольский, тайно пришел под видом поселянина в афонский монастырь святого Дионисия. Здесь ему поручили ухаживать за рабочим скотом и определили его в погонщики мулов. Через некоторое время, когда святитель Нифонт в лесу заготавливал дрова для монастыря, игумену в видении явился святой Иоанн Креститель и сказал:

— Собери братию и выйдите навстречу патриарху Нифонту. Высота смирения его да будет образцом для вас. Он — патриарх, а снизошел до состояния одного из ваших рабочих.

Пораженный видением, игумен долго не мог прийти в себя. Потом он собрал братию и рассказал о явлении Предтечи Господня. Когда святитель возвращался с послушания и подходил к церкви, все монахи устроили ему величественную встречу по патриаршему чину. Тронутый до глубины сердца неожиданным торжеством, святитель перед всеми упал на землю и заплакал.

— Кончился искус твоего терпения, светильник вселенной, — сказал ему игумен, — довольно смирения твоего для смирения собственной нашей немощи.

Оставив власть и приняв послушание простого погонщика, святитель Нифонт достиг совершенства в смирении, приобрел еще большее благоволение Божие и дал всем христианам пример духовного подвижничества. Он в идеале исполнил заповедь Господа о смирении и служении людям. Власть для него не представляла никакой ценности, потому что он обладал истинным сокровищем — смиренномудрием.

Однако отречение от высоких постов не всегда проходит без искушений. Спустившись с вершины власти, человек нет-нет да и впадает в уныние. Патриарх Константинопольский Кирилл V жил под видом простого монаха в афонском скиту святой Анны. Как-то раз он, насыпав торбу пшеницей, в числе прочей скитской братии с трудом поднимался по каменистой тропе в гору. Обессилев, старец отстал от собратьев, присел на камень и горько заплакал. "Что мне будет от Бога за этот труд для плоти моей? — подумал он. — Такой труд, а пользы никакой. Это подвиг — без венца!" Как только он произнес эти слова в своей душе, напротив него с шумом зашевелились кусты и перед ним предстал юноша неземной красоты.

— Не унывай, старец! Каждый твой шаг сочтен Богом, и ничто не забыто у Него! — сказал юноша и исчез с быстротой молнии.

Возблагодарив Господа и Пресвятую Богородицу за утешение, подвижник поднял на свои патриаршие плечи тяжелую торбу и с радостью продолжил свой путь.

Господь никогда не оставляет без помощи Своих смиренных рабов, совершающих подвиги благочестия ради точного исполнения Его заповедей.

Ложное смирение

В главе "Смирение и поведение человека" обращалось внимание на то, что правила внешнего смиренного поведения помогают нам создать соответствующий настрой души. Однако эти правила служат только вспомогательным средством для приобретения смирения. Без внутреннего смиренномудрия смиренное поведение не имеет никакого значения для нашего духовного развития. Наоборот, только внешнее смирение, если становится самоцелью, может очень сильно повредить душе.

Самый опасный вид гордости — это гордость собственным смирением. Да, да, бывает и так: с большим трудом постигнув всю глубину своей греховности и немощи, человек неожиданно начинает этим познанием очень гордиться. И в таком случае от его смиренномудрия остается только внешнее смиренное поведение. По этому поводу преподобный Амвросий Оптинский рассказывал поучительный случай. В обители распустили слух о святости одного монаха. И все так уверились в его праведности, что даже ему самому говорили об этом. Инок же, выслушивая похвалы, постоянно называл себя грешным и смиренно всем кланялся. Однажды в разговоре с кем-то он по привычке сказал:

— Я — грешный.

— Знаю, что ты грешный, — согласился с ним его собеседник.

— Как? Разве ты что-нибудь про меня слышал? — вдруг заволновался от неожиданных слов мнимый праведник.

Даже если человек говорит о себе уничижительные слова, это не означает, что он достиг смирения на самом деле. Иногда человек в глубине сердца имеет о себе совершенно другое мнение, чем произносят его уста. Да и говорит он порой о себе в негативных тонах только для того, чтобы его лишний раз похвалили за смирение.

"Смирение не видит себя смиренным, — пишет святитель Игнатий Брянчанинов. — Напротив того, оно видит в себе множество гордости. Оно заботится о том, чтоб отыскать все ее ветви; отыскивая их, усматривает, что и еще надо искать очень много. Ложное смирение видит себя смиренным: смешно и жалостно утешается этим обманчивым, душепагубным зрелищем"48.

Когда ложное смиренномудрие становится неотъемлемой чертой образа мыслей человека, тогда для его духовного отрезвления необходима посторонняя помощь.

Как-то раз к известному египетскому подвижнику авве Серапиону пришел в гости некий брат. Старец предложил ему сотворить молитву, но брат отказался, считая себя недостойным молиться вместе со старцем. По принятому в древности между монахами обычаю авва Серапион хотел омыть ему ноги, но он этого не допустил, называя себя великим грешником. Авва предложил ему разделить с ним трапезу. На это после уговоров брат, наконец, согласился. Когда они вкусили пищу, старец с любовью сказал ему:

— Сын мой! Если хочешь себе пользы, то сиди в своей келлии, будь внимателен к себе и к своему рукоделию, потому что хождение с места на место не принесет тебе такой пользы, какую принесет безмолвие.

Брат, выслушав наставление, огорчился и так изменился в лице, что это не укрылось от старца. Желая ему спасения, авва Серапион промолвил:

— До этого времени ты называл себя грешником и говорил о себе, что ты недостоин и жизни, а только я с любовью сказал о полезном для тебя, так ты и разгневался! Если хочешь приобрести истинное смирение, то учись великодушно переносить обиды от других, а пустым смиреннословием не увлекайся.

После этих слов брат осознал ошибочность своего поведения, попросил у старца прощение и вернулся в свою келлию, получив большую пользу от преподанного ему наставления.

Заметьте, в приведенном примере брат не смог спокойно вынести наставления старца. Это очень существенно. Именно обличений, поучений, указаний на слабости и недостатки не могут перенести люди, обладающие мнимым смирением. Часто в ответ на замечание они не просто сердятся и меняются в лице, но начинают спорить, оправдываться и доказывать свою правоту. О подобном случае как-то рассказал преподобный Амвросий Оптинский.

Жил в монастыре монах, который любил говорить о себе: "Ах, я окаянный!" Однажды игумен подошел к нему в трапезной и спросил его:

— Ты зачем тут сидишь со святыми отцами?

— А за тем, что и я тоже святой отец, — вдруг вырвалось у "смиренного" инока.

Истинно смиренные люди никогда не выставляют напоказ свои добродетели и вообще стараются даже не говорить о себе. Смиреннословие — склонность к самоуничижению на словах — им ни в какой степени не свойственно. Из их уст нельзя услышать: "Я — грешный, окаянный, недостойный, гнусный" и т.п. Однако недуховным людям нравится как раз внешнее проявление смирения.

В один большой город по монастырским делам приехал старец, весьма преуспевший в духовной жизни, и его молодой ученик. Некоторые миряне, наслышанные о благочестивом старце, пожелали его видеть. Однако знакомство со строгим иноком не произвело на них никакого впечатления. Зато им очень понравился его ученик. Посещая богатые и знатные дома, он поражался земным величием и не переставал отвешивать хозяевам низкие поклоны. "Какой он смиренный!" — говорили друг другу миряне, получая видимое удовольствие от его простодушного восхищения. Святитель Игнатий пишет: "Мир любит свое; им восхваляются те, в которых он слышит свой дух. Одобрение миром смиреннословия уже служит осуждением ему. Господь заповедал совершать все добродетели в тайне, а смиреннословие есть вынаружение смирения на показ человекам. Оно — притворство, обман, во-первых, себя, потом — других, потому что утаение своих добродетелей составляет одно из свойств смирения, а смиреннословием и смиреннообразием это-то утаение и уничтожается"49.

Может возникнуть вопрос: как же тогда относиться к крайне низким оценкам, которые давали себе публично или в своих творениях некоторые святые отцы? Во-первых, эти праведники, не знавшие лукавства, искренно считали себя самыми грешными людьми, и их уста говорили от избытка сердца. Во-вторых, многих подвижников благочестия еще при земной жизни почитали за святых, и поэтому они пытались своими негативными самооценками погасить пыл своих почитателей.

В ХIХ веке на Валааме среди мирян большим уважением пользовался схимонах Иоанн. Они часто подходили к нему в церкви и просили его дать им наставление. На эти просьбы он обычно отвечал:

— Что полезное хотите вы услышать от меня — бесполезного? Я — козлище, никуда негодное, пустосвят. Я вас всех прельстил; оделся в монашеское схимническое одеяние, как будто бы что и значу; ничего я не значу, все пустота, хочу только начало положить, да все не могу, никак со своей леностью не справишься.

Однажды игумен Ионафан, испытывая отца Иоанна, жестоко укорил его по какому-то ничтожному случаю и назначил ему в наказание большое число земных поклонов. В ответ на это старец еще сильнее сам себя уничижил, встал на колени и попросил:

— Мало мне этого, накажите больше!

—Ну, что с тобой делать? — засмеялся игумен. — Ничем тебя не одолеешь: ты смирением все побеждаешь!

Игумен применил испытанное средство для проверки смирения — внешнее уничижение. У праведного схимонаха Иоанна смирение оказалось истинным. Своим смиреннословием он боролся со своей славой среди мирян. Однако, что позволительно выдающимся подвижникам не всегда полезно для нас, простых христиан. Нам надо помнить святоотеческий совет: хвалят тебя или ругают — молчи, потому что отвечать и на то, и на другое не совместимо со смирением, и в этом проявляется гордость.